Нічого, все це вилікує смерть.
Это мой первый законченный рассказ. Наивно полагая, что его прочитает не только ЮЭ, надеюсь увидеть и другие отзывы
читать дальше Так странно стоять у могилы – не друга даже, но человека, которого знаешь чуть ли не всю жизнь, глядеть на неудачную фотографию из выпускного альбома, вылинявшие искусственные цветы, а в голове совершенно не укладывается, что это все, что от нее осталось, а ее нет и не будет уже никогда.
А случается, непреодолимая граница между мертвыми и живыми делается тонкой и совсем прозрачной, и вдруг станет тихо-тихо; смолкнет даже непрерывный шум машин, даже ветер, и тогда услышишь за спиной знакомый голос: «Как приятно, что ты пришел меня навестить».
Страха отчего-то не будет, лишь облегчение: все правильно, не могла же она и в самом деле умереть! В неверном свете луны ее лицо покажется мертвенно-бледным, и холодны как лед будут руки, когда она обнимет тебя как раньше. «Замерзла. Пошли греться?»
Дальше – какой-то полутемный прокуренный бар неподалеку; синие пластиковые столики напомнят о вечерах в долгое время единственном сельском кафе «Лидия» - головокружительном ощущении свободы и взрослости, безумных планах и заведомо несбыточных мечтах. И ты поразишься, насколько изменилась она с тех пор.
Нет, не только в болезненной худобе дело, и не в темных волосах, и не в поношенной одежде не по размеру – а прежде она и за водой выходила «при полном параде» - что-то еще, неуловимое и неопределимое, будет тревожить, как заноза или ноющий зуб, и захочется выпить, чтобы избавиться от этого чувства.
Она же будет радостной и оживленной, забросает вопросами, и ты на автопилоте поведаешь, что Ленка и Андрюха поженились, Стас в армии, а Вика провалилась на вступительном экзамене – какая нелепость, какой абсурд: говорить с ней сейчас о посторонних, в общем-то, людях, и упорно умалчивать о том, что действительно волнует!
А тут еще – вероятно, от выпитого – что-то станет со зрением: в какой-то миг держащая сигарету рука покажется голой костью, и ты резко оборвешься на полуслове. Она сразу станет серьезной; сделается ясно, что прежний притворно беззаботный разговор уже не возможен.
«Ты ведь хочешь спросить, как вышло, что я для всех умерла… Это, конечно, неправда, ужасная ошибка…» - отчаяние в голосе, будто не тебя – себя хочет убедить – «Есть такая штука - летаргический сон. Стояла та невыносимая жара, когда я заболела. Сначала не могла есть и пить, плохо было даже от воды, потом стала задыхаться, такое чувство, будто горло стягивает резина, все туже и туже. Скоро уже и не вставала, все время то ли сон, то ли обморок, не знаю, как долго. А на рассвете проснулась от холода и поняла, что умираю. Как-то дошла до телефона, набрала скорую, а дальше – темнота… Не спрашивай, что я чувствовала, когда очнулась там, и как выбиралась…Вот с тех пор никак не могу согреться». - Она замолчит, заново переживая тот кошмар; от острой жалости перехватит дыхание, захочется обнять ее, как ребенка, и долго не отпускать. Ты возьмешь ее холодную руку в свою, и она посмотрит на тебя смущенно и с надеждой и улыбнется, как улыбалась Стасу, когда они только начали встречаться.
Продолжение вечера – как в тумане или как во сне, когда кажется, что помнишь все, а через миг после пробуждения остаются лишь какие-то кусочки, осколки, и целое уже не вернуть – и надо ли?
Вот темный безлюдный парк; в приглушенной какофонии звуков города расслышишь вдруг ясно слова песни: «… нет средства согреться, если вдруг остановилось сердце…», и по спине пробегут мурашки...
Вот маленькая съемная квартира: беспорядок, запах пыли и одиночества; ее поцелуй с прикусом соли и метала; почти теплая кожа...
А вот – сквозь сон – ее голос, практически лишенный интонаций, наполненный нечеловеческой тоской голос восставшей из могилы:
« Так тяжело быть мертвой среди живых, так холодно, так одиноко…
Так странно, когда там, где рождалось тепло, где пело, радовалось и болело – черная дыра с рваными краями, бездонная пропасть; когда тишина там, где билось сердце, и выплаканы все слезы…
Так горько осознавать, что это навсегда, и даже если чувства – лишь фантомные боли, разве от этого легче? И хочется закричать – за что? - но небеса пусты, и нет ответа…
Я знаю, что не должна была показываться тебе, но мне так захотелось забыться хоть на миг, почувствовать себя живой… Мне удалось обмануть тебя, но себя не обманешь – и все же спасибо»
Конечно, ты забудешь; то, чему не может найти объяснение логика дня, задвигается в дальние закрома памяти. Но ночью, на границе между сном и явью, послышится иногда словно из невообразимой дали знакомый и в то же время чужой голос, и тоска сожмет сердце ледяной рукой.
читать дальше Так странно стоять у могилы – не друга даже, но человека, которого знаешь чуть ли не всю жизнь, глядеть на неудачную фотографию из выпускного альбома, вылинявшие искусственные цветы, а в голове совершенно не укладывается, что это все, что от нее осталось, а ее нет и не будет уже никогда.
А случается, непреодолимая граница между мертвыми и живыми делается тонкой и совсем прозрачной, и вдруг станет тихо-тихо; смолкнет даже непрерывный шум машин, даже ветер, и тогда услышишь за спиной знакомый голос: «Как приятно, что ты пришел меня навестить».
Страха отчего-то не будет, лишь облегчение: все правильно, не могла же она и в самом деле умереть! В неверном свете луны ее лицо покажется мертвенно-бледным, и холодны как лед будут руки, когда она обнимет тебя как раньше. «Замерзла. Пошли греться?»
Дальше – какой-то полутемный прокуренный бар неподалеку; синие пластиковые столики напомнят о вечерах в долгое время единственном сельском кафе «Лидия» - головокружительном ощущении свободы и взрослости, безумных планах и заведомо несбыточных мечтах. И ты поразишься, насколько изменилась она с тех пор.
Нет, не только в болезненной худобе дело, и не в темных волосах, и не в поношенной одежде не по размеру – а прежде она и за водой выходила «при полном параде» - что-то еще, неуловимое и неопределимое, будет тревожить, как заноза или ноющий зуб, и захочется выпить, чтобы избавиться от этого чувства.
Она же будет радостной и оживленной, забросает вопросами, и ты на автопилоте поведаешь, что Ленка и Андрюха поженились, Стас в армии, а Вика провалилась на вступительном экзамене – какая нелепость, какой абсурд: говорить с ней сейчас о посторонних, в общем-то, людях, и упорно умалчивать о том, что действительно волнует!
А тут еще – вероятно, от выпитого – что-то станет со зрением: в какой-то миг держащая сигарету рука покажется голой костью, и ты резко оборвешься на полуслове. Она сразу станет серьезной; сделается ясно, что прежний притворно беззаботный разговор уже не возможен.
«Ты ведь хочешь спросить, как вышло, что я для всех умерла… Это, конечно, неправда, ужасная ошибка…» - отчаяние в голосе, будто не тебя – себя хочет убедить – «Есть такая штука - летаргический сон. Стояла та невыносимая жара, когда я заболела. Сначала не могла есть и пить, плохо было даже от воды, потом стала задыхаться, такое чувство, будто горло стягивает резина, все туже и туже. Скоро уже и не вставала, все время то ли сон, то ли обморок, не знаю, как долго. А на рассвете проснулась от холода и поняла, что умираю. Как-то дошла до телефона, набрала скорую, а дальше – темнота… Не спрашивай, что я чувствовала, когда очнулась там, и как выбиралась…Вот с тех пор никак не могу согреться». - Она замолчит, заново переживая тот кошмар; от острой жалости перехватит дыхание, захочется обнять ее, как ребенка, и долго не отпускать. Ты возьмешь ее холодную руку в свою, и она посмотрит на тебя смущенно и с надеждой и улыбнется, как улыбалась Стасу, когда они только начали встречаться.
Продолжение вечера – как в тумане или как во сне, когда кажется, что помнишь все, а через миг после пробуждения остаются лишь какие-то кусочки, осколки, и целое уже не вернуть – и надо ли?
Вот темный безлюдный парк; в приглушенной какофонии звуков города расслышишь вдруг ясно слова песни: «… нет средства согреться, если вдруг остановилось сердце…», и по спине пробегут мурашки...
Вот маленькая съемная квартира: беспорядок, запах пыли и одиночества; ее поцелуй с прикусом соли и метала; почти теплая кожа...
А вот – сквозь сон – ее голос, практически лишенный интонаций, наполненный нечеловеческой тоской голос восставшей из могилы:
« Так тяжело быть мертвой среди живых, так холодно, так одиноко…
Так странно, когда там, где рождалось тепло, где пело, радовалось и болело – черная дыра с рваными краями, бездонная пропасть; когда тишина там, где билось сердце, и выплаканы все слезы…
Так горько осознавать, что это навсегда, и даже если чувства – лишь фантомные боли, разве от этого легче? И хочется закричать – за что? - но небеса пусты, и нет ответа…
Я знаю, что не должна была показываться тебе, но мне так захотелось забыться хоть на миг, почувствовать себя живой… Мне удалось обмануть тебя, но себя не обманешь – и все же спасибо»
Конечно, ты забудешь; то, чему не может найти объяснение логика дня, задвигается в дальние закрома памяти. Но ночью, на границе между сном и явью, послышится иногда словно из невообразимой дали знакомый и в то же время чужой голос, и тоска сожмет сердце ледяной рукой.
@темы: мои рассказы, Птица