Нічого, все це вилікує смерть.
И все же рискну выложить это. Предупреждаю сразу: рассказ неокончен и по ряду причин в ближайшее время окончен не будет. Есть еще кусочек, который можно добавить, если кому интересно.
Это - первый начатый рассказ. Именно он упоминается в "На три года назад"
собственно, текстОднажды на уроке практической магии учительница задала нам визуализировать свои первые воспоминания. По сути, задание это было нетрудным, ведь нам уже доводилось визуализировать сны, несуществующих животных и даже иностранные языки, но ничего из вышеперечисленного не представляло для меня такой сложности, как воспоминания.
С какого возраста помнит себя человек? Лет с 3-4? Примерно так - судя по работам моих одноклассниц. Я же не помню своего детства, свой дом, родителей; иногда я даже сомневаюсь в том, что они были; мне кажется, моя жизнь началась в тот миг, когда я очнулась в сугробе где-то в степи, а на лицо мое падал снег...
Так вот... Я лежала и смотрела в низкое свинцово-серое небо, откуда сыпались удивительной красоты белые звездочки. Их было очень много, они заполняли почти все пространство, но падали медленно, словно раздумывая, а нужно ли им это?
Так прошла вечность; а потом я почувствовала, что замерзаю, и встала. Я не знала, кто я и откуда пришла; где я, как здесь оказалась и куда идти. Вокруг не было никаких следов, как будто я упала с неба; собственно, это все, что я успела заметить, потому что ход времени внезапно ускорился. Почти неподвижные прекрасные снежинки сменила вдруг непроницаемая белая пелена; небо и земля слились, и я не видела ничего. Откуда ни возьмись, поднялся сильный ветер. Это и решило вопрос о выборе направления, потому как противиться ему не было никакой возможности.
Не знаю, сколько я тогда прошла. Иногда мне казалось, что я лечу, не касаясь земли; я падала и снова вставала, понимая, что надо идти, чтобы не замерзнуть.
[if gte mso 9]>
Normal
0
false
false
false
ontGrowAutofit/>
MicrosoftInternetExplorer4
<![endif]
[if gte mso 9]>
<![endif][if gte mso 10]>
/* Style Definitions */
table.MsoNormalTable
{mso-style-name:"Обычная таблица";
mso-tstyle-rowband-size:0;
mso-tstyle-colband-size:0;
mso-style-noshow:yes;
mso-style-parent:"";
mso-padding-alt:0cm 5.4pt 0cm 5.4pt;
mso-para-margin:0cm;
mso-para-margin-bottom:.0001pt;
mso-pagination:widow-orphan;
font-size:10.0pt;
font-family:"Times New Roman";
mso-ansi-language:#0400;
mso-fareast-language:#0400;
mso-bidi-language:#0400;}
<![endif]Как ни странно, мое путешествие не привело к болезни, и я покинула лазарет на следующий день...
Позднее меня неоднократно расспрашивали, но я ничего не вспомнила, как ни старалась. Та метель замела не только мои следы, но и мою память...
Тем не менее, практических навыков я не лишилась: на тот момент я неплохо говорила по-французски, свободно по-польски; обладала некоторыми познаниями из истории, географии и математики. Магические способности мои уже тогда превышали средний уровень, а потому ничто не мешало мне стать ученицей Гимназии.
Таким образом, визуализировать мне было решительно нечего: едва ли нашу Агриппину Васильевну удовлетворила лишь картина летящего снега. Были у меня, впрочем, и другие варианты: первые дни в гимназии (я стеснялась показать одноклассницам их самих), либо срочно выдумать что-то свое (сложная задача, если иметь весьма приблизительное представление о детских воспоминаниях).
Между тем отпущенное на приготовление время истекало, и я уже подумывала дезертировать из класса под предлогом головной боли, когда нашла четвертое решение!
Я визуализировала сказку, представив ее как первую прочитанную самостоятельно книгу (а на самом деле - услышанную накануне от Лидочки. Она сочувствовала мне оттого, что у меня не было матери, и в то время рассказывала мне сказки и пела колыбельные). Работа моя, хоть и не вполне соответствовала заданию, понравилась и учительнице, и девочкам. Первую, впрочем, удивило, как четко я воспроизвела содержание прочитанной книги при том, что совершенно не помнила обстоятельств, при которых ее прочла.
Не знаю, отчего я вспомнила этот урок. Возможно, именно тогда я впервые осознала, что совершено безнадежных положений не бывает? Как хотелось бы поверить в это сейчас!
***
Только что глянула на календарь. Оказывается, завтра - то есть уже два часа как сегодня - ровно восемь лет, как я в гимназии.
Этой ночью я одна. Соседку мою от греха подальше отправили ночевать в другую комнату. Я ее еще не видела. О моем приезде никто из учениц не знает, да и надолго ли я вернулась? Едва ли мне позволят теперь остаться в Гимназии, а ведь идти мне некуда, другого дома у меня нет...
За окном, между тем, идет снег. Ветер стих, и танец снежинок нетороплив и прекрасен. Он завораживает меня, как и прежде, а теперь я могу, стоя у раскрытого окна, любоваться им сколь угодно долго. Так же как и рассматривать отдельные снежинки, они больше не тают на моей ладони. Да и может ли зимний холод сравниться с тем, что сковал мое сердце?..
Я не хочу думать сейчас о том, что произошло. Я знаю, мир никогда не будет для меня прежним. То новое, чужое во мне, что пришло непрошенным, ежечасно будет становиться сильнее, вытесняя из души все, что было мне дорого, мысли и чувства мои станут иными, и со временем от меня прежней не останется ничего.
Я же хочу, хочу остаться, пусть хотя бы в этих записках. Возможно, та я, кем неминуемо стану, прочтя их, вспомнит, как это - быть человеком, быть живой... А посему возвращаюсь к воспоминаниям о детстве.
***
Как быстро пролетело время! Кажется, совсем недавно я в первый раз переступила порог классной комнаты...
Хорошо помню ощущение новизны, что владело мною в те дни. Все виделось большим и значительным: полутемные коридоры с обшитыми деревом стенами; широкие лестницы; растения в кадках - из тех, что всегда кажутся ненастоящими, с блестящими, будто натертыми воском, листьями; сурово глядящие со стен портреты - тут и Император с семьей, и исторические деятели, и маги, и философы (Особый трепет внушал мне портрет основательницы Гимназии m-me Грачевской: внешность сей выдающейся дамы наводит на мысль о мифических титанах.); библиотека, истинные размеры которой и поныне остаются для меня тайной, ходят слухи, что она частично находится в 5 измерении; и, конечно же, действительно необъятный Большой зал. Здесь расположен Источник - трехъярусный фонтан, украшенный затейливым орнаментом, здесь ученицы встречаются с родителями, здесь же ставится елка на новогодние праздники и проходит святочный бал.
Каждый новый урок представлялся захватывающим приключением. В то время мне были равно интересны все предметы.
Иностранные языки мне давались легко. Я восхищалась богатством, неповторимостью и многообразием каждого из них. В ту пору я могла думать на трех языках одновременно, переходя в разговоре на тот, который казался мне более подходящим для выражения своих мыслей. Постепенно я освоила и английский, и латынь, и даже немного старославянский.
История также несла много волнующих открытий: мне казалось откровением, что за много лет до нас жили такие же люди, они любили и ненавидели, плакали и смеялись, совершали ошибки, решали вечные вопросы... Столь же увлекательной представлялась и география, и литература.
Математика пленяла меня строгой красотой, логичностью, упорядоченностью.
А вот таланта к искусствам у меня не было. Музыкального слуха я совершенно лишена, голос у меня слабый. Рисую также весьма посредственно. А потому к этим предметам я быстро охладела.
Уроков магии на первом курсе было немного, и те в основном лекции. На практических же занятиях мы обычно выполняли упражнения, развивающие концентрацию, внимательность и сдержанность. Я старалась выполнять задания наилучшим образом и с нетерпением ожидала настоящих уроков магии.
Сколько всего интересного предстояло выучить: магия стихий, магия предметов, изготовление артефактов, магия символов, некромагия, зельеделие... - одни названия звучали музыкой сфер! И я завидовала старшим ученицам, которые всем этим занимались, пока мы изучали разные passe compose и present continious, кесарей и императоров, танцы и музыку, задачи и уравнения...
Помню и вечера, когда собирались в чьей-нибудь спальне и подолгу рассказывали жуткие истории. Страх быть застигнутыми добавлял остроты ощущениям. Уже заполночь бесшумно расходились по своим спальням, и, напуганные, подолгу не могли уснуть. Тени казались проходами во Внешние миры, откуда в любой момент могли появиться какие-нибудь чудища, в шуме деревьев в саду и скрипе ставен слышался вой оборотней, а некто безликий и безымянный, но оттого не менее ужасный, притаился за окном...
Если же проводили вечер вдвоем с Лидой, то обыкновенно обсуждали прошедший день, или мечтали, или читали вслух книги. Часто Лида рассказывала о доме и о своей семье.
Ненавидела же я в гимназии единственно родительские дни. Я особенно остро ощущала свое одиночество. Никто и никогда не приходил ко мне, и даже писем я не получала. Первое время надеялась все же на чудо и ждала до последнего. Сердце мое замирало всякий раз, когда слышались шаги в коридоре, и все мучительнее было разочарование, когда приходили не за мной. Впрочем, я оставалась одна не так часто: многие девочки жили далеко и родители не могли навещать их каждую неделю. К примеру, Женечка. Мать приезжает к ней раз в 2 месяца. Они живут в маленькой сибирской деревушке, а до ближайшего села, где есть Дверь, добираться надо самое меньшее сутки. Это все, что удалось мне узнать от Жени: на мои вопросы она всегда отвечала коротко, стараясь ограничиваться только «да» или «нет» и не поднимая головы от рукоделия, потому я быстро оставила попытки ее разговорить.
Вообще Женечка совсем иного склада, чем все мои одноклассницы, что называется, «не от мира сего». Она серьезна, задумчива и молчалива. Из всех девочек дружит только с Машей Осиповой, своей соседкой по парте. На уроках отвечает редко, тихим голосом, а если участвует в наших посиделках, ничего не рассказывает сама. Женя талантливая ясновидящая, а оттого держится так, словно ей известна какая-то страшная тайна, тяжким бременем лежащая на ее плечах.
Женечка не красавица, но ее можно счесть милой. Высокая, худая - сплошь локти и коленки, немного неуклюжая, она напоминает мне олененка (я видела его на картинке в книге). У нее большие серые глаза с пушистыми ресницами, мягкие черты лица и приятная улыбка.
Помню, как увидела Женечку впервые. Я была в гимназии уже недели 2 и успела сдружиться с Лидочкой. Как-то раз вернувшись в класс после перемены, я заметила за последней партой незнакомую девочку. Она была очень бледна, под глазами залегли тени, светлые волосы коротко острижены. Поверх формы на ней была надета теплая вязаная кофта. Девочка о чем-то рассказывала своей соседке. Мы подошли поприветствовать новоприбывшую ученицу.
- Bonjour, Eugenie, - сказала Лида,- вас так долго не было, вы болели?
Женечка подняла голову и собралась ответить, и наши глаза встретились. Выражение лица ее тут же изменилось. Во взгляде Жени отразились растерянность, удивление, страх и какая-то детская обида на судьбу - совсем не те чувства, которые обычно испытывают при виде незнакомого человека. Мне стало не по себе, и, пробормотав «вonjour, Eugenie» я поскорее отошла.
На протяжении всего урока я чувствовала на себе этот взгляд, но когда оборачивалась к Жене, она сразу начинала смотреть на доску.
Причину такого поведения не удалось выяснить и на перемене: Женечка с Марусей вышли из класса первые...
Но я отвлеклась. Итак, в мой первый родительский день в гимназии я осталась наедине с нашей классной дамой m-lle Поленовой. В другое время меня бы это обрадовало - Наталья Алексеевна была моей любимой учительницей, но тогда я готова была расплакаться. Близился вечер, и надежда, что ко мне придут, покидала меня вместе с блеклым зимним солнышком.
- Что ж, - сказала Наталья Алексеевна, вставая со своего кресла, - не вижу причин, почему бы нам не выпить чаю.
- А вдруг за мной еще придут? - я не хотела сдаваться.
- Тогда попьем чаю здесь.
Она сосредоточилась, мысленно посылая заказ на кухню. На парте передо мной появилась белая скатерть, а на ней чайник, чашки и сахарница. Чуть погодя возникло и блюдо с несколькими пирожками.
- Негусто, - сказала Наталья Алексеевна, - вероятно, это все, что осталось после завтрака... И мы сели пить чай.
Вскоре я не думала уже о своем горе. Мне было очень хорошо и легко в обществе Натальи Алексеевны. Я рассказала ей о себе, о дружбе с Лидой и другими девочками, о своих мечтах, о прочитанных книгах...
Со временем эти чаепития стали для нас традицией, благодаря чему я почти полюбила родительские дни. Мы стали по-настоящему близки с Натальей Алексеевной, она даже брала меня с собой в город на каникулах. А постепенно я узнала ее историю.
Наталья Алексеевна обладала магическими способностями, но специального образования не имела: ее семья была слишком бедна, чтобы оплатить обучение в Грачевской гимназии. А потому она окончила Саратовский институт, где работала ее тетка, и смогла устроиться учительницей русского языка и литературы к нам. Отец Натальи Алексеевны, чиновник невысокого ранга, умер 3 года назад, мать сдавала комнаты, оставив себе всего одну. Часть жалования Наталья Алексеевна посылала ей, а часть могла откладывать себе на приданое.
К сожалению, наша идиллия длилась недолго: уже год спустя она вышла замуж.
Я узнала об этом первая и сообщила на большой перемене девочкам. Мы решили сделать любимой учительнице прощальный подарок. Собрали деньги и через родителей приобрели чудный альбом в красном бархатном переплете. На первой странице поместили фотографию класса, а далее каждая должна была написать пожелание. Я настояла на том, чтобы писать первой, сославшись на свою дружбу с Н. А. ... Мне до сих пор стыдно. Я никогда в жизни не писала таких вульгарных, напыщенных, претенциозных слов, будучи при этом уверена, что они хороши. Никогда не смогу посмотреть ей в глаза, как не забуду ни слова из того позорного пожелания, но ни за что не приведу его здесь!
Помню, как Наталья Алексеевна уходила. Мы стояли всем классом у окна в коридоре и смотрели ей вслед. Почти все плакали. Помню ее прощальную улыбку, и нарядное новое платье, и шляпку с вуалью. У ворот она обернулась и помахала нам. Муж уже ждал ее в тарантасе, новая жизнь манила обещанием счастья...
Больше я не видела Наталью Алексеевну.
***
Новой классной дамой стала учительница магии предметов Анна Георгиевна. В ту пору у нас как раз начались ее уроки. Это была высокая худая женщина лет 40 с собранными в высокую прическу темно-каштановыми волосами и тонкими губами. В отличие от Натальи Алексеевны, она не приветствовала дружеского общения с ученицами и была с нами весьма строга. Преподавала она, впрочем, хорошо и отстающих по ее предмету почти не было.
Кроме магии предметов, мы теперь изучали травологию, зельеделие и ясновидение. Моя полная неспособность к последнему проявилась на первом же занятии.
Учительница объяснила нам, как просматривать линии вероятностей, и предложила сделать это самостоятельно. Задание показалось несложным, и каково же было мое удивление, когда я поняла, что не могу его выполнить! «Совсем непросто», - подумала я, - «наверное, мало кто справится».
- Возникли ли у кого-нибудь из вас затруднения? - спросила учительница.
Я подняла руку. Единственная из класса.
- Вот глупая,- сказал кто-то сзади, - это же так легко!
Какой удар по самолюбию! Я ведь привыкла быть отличницей.
К щекам мгновенно прихлынула кровь, поднятая рука словно налилась свинцом, сердце колотилось где-то в горле. Обидные слова снова и снова отдавались звоном в ушах.
Я прослушала повторное объяснение и больше ни о чем не спрашивала, хотя снова никаких линий не увидела.
В дальнейшем я так и не преуспела в ясновидении. Не помогли даже дополнительные занятия. Я по-прежнему не могла справиться даже с простейшими заданиями, и потому приказом директрисы была освобождена от необходимости посещать этот предмет.
Самое интересное, что мое будущее не удавалось предсказать никому. Во всяком случае, дольше, чем на полчаса. Позднее директриса объясняла это тем, что я, будучи сильным магом, неосознанно блокировала все попытки увидеть в нем то, что скрыто от меня самой.
В свободные часы я теперь ходила на зельеделие с другими классами и вскоре добилась внушительных успехов... Это позволило мне вернуться в ряды «парфеток».
Так обстояли дела с учебой; родительские дни же стали для меня совсем невыносимы. Я больше не сидела с девочками в классе. Видеть их радостное ожидание встречи с родными, когда я сама лишилась единственного близкого взрослого человека, было слишком мучительно. Хотелось скрыться от всех. К счастью, это было возможно. Однажды, бродя по последнему этажу, я случайно нашла вход на чердак. Дверь ничем не отличалась от тех, что вели в классы, и располагалась в самом конце коридора, а потому не привлекала внимания.
Комнатка была маленькая и пыльная, зато из окошка открывался чудесный вид на сад, поля и дальнюю рощу, и оно давало достаточно света для чтения. Когда читать не хотелось, я предавалась мечтам.
Я любила представлять свой дом. Иногда мне хотелось, чтобы он был маленьким и уютным, иногда - огромным, с сотней комнат и множеством секретов. Но в моем доме обязательно была библиотека со стеллажами от пола до потолка, с резным балкончиком, уютное большое кресло напротив камина, спальня - причем кровать обязательно с балдахином, и гардеробная с зеркалом в полный рост. А еще много картин - больших и маленьких и старинные напольные часы, как в классе магии предметов.
В этом доме жили мои родители, а возможно, и бабушка с дедушкой. У меня никогда не было семьи, и жизнь дома я представляла по рассказам Лиды. Иногда я мечтала, что живу одна, а они приезжают ко мне погостить. Позже, когда узнала, что одна на свете, воображала, как меня удочерит Мария Федоровна. Первое время я проводила у нее все каникулы, после, когда стала гостить у многочисленных подруг, непременно жила хотя бы неделю. Знаю, что не имею на это права, но все же до сих пор в глубине души считаю ее дом немного своим… В самом воздухе квартиры чувствовалось что-то словно бы знакомое, но забытое: покой, уют и немного грусти о минувших днях.
Я занимала бывшую комнату взрослой дочери Марии Федоровны. Окна выходили на бульвар, и я подолгу наблюдала за прохожими. За день я видела едва ли не больше новых людей, чем за всю жизнь в гимназии: служащие различных учреждений, гувернантки с детьми, нарядные господа, уличные торговцы, городовые, курьеры, дорожные рабочие…
Познакомилась я и с семьей Марии Федоровны. Внучка ее Верочка, четырьмя годами старше, также ученица Гимназии, взяла меня под свое покровительство. Мы вместе ходили на каток и в кондитерские, гуляли по городу. Вера казалась мне совсем взрослой и умной, я очень гордилась дружбой с ней.
Ну а лучше всего были вечера, когда лежишь уже в постели. Мягкий свет лампы под зеленым абажуром, запахи лаванды, крахмальной свежести и чего-то особенно-домашнего, громкое тиканье старинных часов – все это соединялось для меня в единое ощущение Дома. Я позволяла себе забыться на несколько секунд и представить, что maman – рядом, за стеной, и непременно зайдет поцеловать меня перед сном. Сердце сжималось от сладкой тоски и нежности, и я сама словно становилась все меньше и меньше, растворяясь в темноте под веками.
«Надежда – жестокое чувство...она медленно забирает силы – все равно, что пить яд маленькими глоточками. Попытки отсрочить встречу с неизбежным делают больнее »,- примерно так сказала Мария Федоровна, когда я спросила ее о родителях.. тогда же она отдала мне письмо, написанное отцом. Вопреки его воле, Мария Федоровна и другие учителя пытались все же отыскать кого-то из моей родни – безуспешно. Я была одна на свете
Помню, как важно казалось мне тогда сохранять видимость спокойствия. «Маги не плачут», повторяла я про себя снова и снова, пока слова не утрачивали смысл. А после меня накрыло тупым безразличием, душа словно онемела. Остаток вечера я провела, перерисовывая из какой-то книжки кладбищенский пейзаж. Ночью же я проснулась от ощущения безысходной тоски и одиночества, столь острого, что казалось, вот-вот лопнет сердце. И тогда я заплакала, как не плакала никогда – ни до, ни после, - о своей несчастливой судьбе, и о тех, кого не знала, и о разбитых надеждах и несбыточных мечтах. М. Ф. не пыталась утешать меня словами, просто обняла и была рядом, пока я не уснула.
Письмо же я хранила в дневнике. Не могу сказать, что вела его постоянно, скорее дань моде. Тем не менее, дневник с письмом я брала с собой всегда, когда надолго покидала гимназию, не исключая и последнюю мою поездку. Он лежал в саквояже, а саквояж остался ТАМ, скорее всего, уже уничтожен…
Нет! Сейчас не хочу даже думать!
***
Жизнь в гимназии однообразна и упорядочена, поэтому несколько последующих лет в моей памяти сливаются в один бесконечно длинный год.
Некогда звучавшие музыкой сфер названия предметов заполнили строчки моего расписания. Заданий и предметов теперь стало столько, что свободного времени хватало только на еду и сон.
Расписание у каждой было свое, предметы подбирались в зависимости от наклонностей, и всем классом мы собирались только на редких немагических дисциплинах и теории магии.
Теперь мы из собственного опыта знали значение слов «колодец», «кольцо» и «индивидуальное задание», которые так часто слышали в разговорах старшеклассниц.
Чем плохи «задания» - невозможно предсказать, в чем оно будет заключаться, когда начнется и сколько продлится. Впрочем, есть некоторые задания, которые даются в обязательном порядке всем ученицам: лишении поочередно зрения, слуха, голоса и ограничение силы.
Свое задание я получила первой в классе. Помню, какой ужас испытала, когда однажды утром обнаружила, что не могу видеть! Лидочка помогла мне одеться и дойти до лазарета. Сестра-целительница, осмотрев меня, сказала, что ничем помочь не сможет, так как лишение зрения является индивидуальным заданием, и посоветовала поторопиться на урок, чтобы не опоздать.
Лида ждала в коридоре. Она хотела было отвести меня на теорию магии, но нам встретилась учительница травологии (я узнала ее по характерному запаху трав).
- Берсенева, это индивидуальное задание для Лесневской, ей запрещено принимать вашу помощь! Идите на урок.
Лида отпустила мою руку и застыла в нерешительности.
- Идите же, Лесневская справится сама!
Подруга вынуждена была подчиниться. Я слышала, как отдаляются ее шаги.
- Лесневская, вы тоже можете идти.
Я хотела спросить, как долго не буду видеть, но она уже отошла.
До нужного кабинета пришлось добираться, держась за стену. Сложнее всего оказалось спуститься по лестнице, я все же упала и, кажется, разбила коленку.
Постучала (судя по звуку - в дверь).
- Простите за опоздание, можно войти?
- Где вы ходите? Вы вообще знаете, который час? - возмутилась учительница.
- Нет, я ничего не вижу.
- А-а... задание. В таком случае входите.
Я на ощупь двинулась к своему месту и больно ударилась об угол парты. Скрипнуло несколько стульев.
- Не надо ей помогать, она справится сама, - остановила девочек Людмила Андреевна.
Я действительно нашла свое место и села с Лидой.
- Итак, продолжим. Основным принципом построения эффективной защиты является... Лесневская, мало того, что вы опоздали, так еще считаете, что индивидуальное задание освобождает вас от необходимости записывать? Дайте ей кто-нибудь бумагу и ручку!
... Я смогла вернуть зрение через 4 дня. Потом были еще задания, самое сложное проходили уже единицы.
С «колодцем» проще уже потому, что, сколько времени не проведешь внутри, во внешнем мире пройдет лишь секунда. Строго говоря, он не всегда является колодцем: это может быть лабиринт, тоннель или сфера.
Ну а в «кольце» мне пришлось провести не меньше времени, чем самым отстающим. Так вышло из-за того, что я проявила равные способности ко всем видам магии стихий, а некоторые уроки проходили одновременно.
Магия стихий, а позднее и боевая магия, была моим любимым предметом. Именно работа с силами природы могла позволить в полной мере раскрыть мои способности. Могла бы - потому что мне было тесно в рамках учебной программы. Хотелось почувствовать всю мощь стихий, попробовать управлять ураганом или волной цунами, а вместо этого приходилось выслушивать разглагольствования о равновесии в природе и ставить воздушные щиты вроде тех, что защищают гимназию от непогоды.
Боевая магия оказалась немногим лучше. Большую часть времени мы изучали защиту, а атакующие чары были слишком примитивны. К концу 7 класса я заскучала. Видя это, учительница боевой магии Ольга Архиповна, всегда мне симпатизировавшая, уговорила директрису позволить мне заниматься самостоятельно: «У вас необыкновенный талант, невозможно допустить, чтоб вы зарывали его в землю, теряя время на том, что слишком для вас легко».
Теперь в моем распоряжении была вся библиотека. Новые заклинания отрабатывала самостоятельно в залах для практических занятий, и временами меня удивляла легкость, с какой я осваивала сложнейшие для других упражнения. Некоторые заклинания я смогла усовершенствовать, некоторые придумала сама.
Учителя в один голос восхищались моим талантом, говорили, что я лучшая ученица из всех, кого им доводилось обучать. Это побуждало меня к дальнейшим свершениям.
А потом произошел несчастный случай.
Однажды я оказалась в очередном колодце во время обеда. Я не успела проглотить ни кусочка, к тому же не ела с вечера - проспала завтрак, а потому очень разозлилась. И по какому-то наитию применила слишком сильное заклинание.
Помню, как распускался за моим защитным контуром небывалой красоты огненный цветок, как обращались в ничто стены «колодца»; восторг, упоение силой, совершенное счастье в те несколько мгновений среди чистого пламени...
А когда исчез огонь, я снова увидела себя в столовой. Ложка успела выпасть из руки, первоклассницы смотрели на меня испуганно, прочие удивленно. Взглянув на часы, я с изумлением обнаружила, что пробыла в «колодце» не секунду, а несколько минут.
Поесть мне снова не удалось: пришла Анна Георгиевна и забрала меня к директрисе. В кабинете собрались почти все учителя, и в их глазах я увидела страх и растерянность... Я узнала, что неосмотрительно использованное мной заклинание едва не убило учительницу, создававшую для меня «колодец»; что она отправлена в госпиталь в Петербург в тяжелом состоянии и надежды на полное восстановление нет. Было сказано еще много слов, не помню их все, да и не вслушивалась дальше... Снова и снова распускался перед глазами огненный цветок, и я пыталась вообразить, что чувствовала ОНА, какой болью и ужасом обернулась для нее моя неосторожность...
На самостоятельных занятиях таким образом был поставлен крест. В библиотеке разрешалось брать только нужные по программе учебники, а на каникулы магические способности должны были ограничить до необходимого минимума.
Этим решением была недовольна лишь Ольга Архиповна. В происшедшем несчастье винила она в первую очередь свою коллегу, полагая, что той следовало верно рассчитать свои силы или применить лучшую защиту. Досталось и прочим преподавателям: дескать, только слепой мог не разглядеть столь уникальный талант, а загонять гений в рамки среднего уровня - верх глупости, и т. п. Она настаивала на том, что мне следует заниматься еще больше, уделяя особое внимание самоконтролю, и вызвалась курировать меня лично, в чем было, разумеется, отказано. Впрочем, все же решили найти для меня репетитора в следующем году, и Ольга Архиповна позднее пообещала мне сделать это лично.
***
А пока у меня появилось свободное время. Так долго в моей жизни было место лишь для магии, многочасовых упражнений, заданий и библиотечных книг, а теперь я словно впервые увидела гимназию и девочек. Коридоры оказались уже, потолки - ниже, классы - меньше, а сад - старее. Одноклассницы мои незаметно превратились во взрослых барышень. Гимназию охватило любовное настроение. На переменах девушки поверяли друг дружке сердечные тайны, показывали привезенные «с воли» письма, фотографии, сувениры. У ограды сада вечерами назначались тайные свидания.
В стороне от всего этого оказались лишь я и Женя. Она окончательно замкнулась в себе и отдалилась даже от верной Маши. Казалось, она не различала прошлое, настоящее и будущее и зависла в неком неопределенном состоянии.
Моя Лида подружилась теперь с Соней Морозовой. Неудивительно, ведь наши отношения в последний год разладились. Из-за моей занятости мы почти не виделись. Кроме того, Лиде неприятно было постоянно слышать от учителей дифирамбы в мой адрес; сама она была магом среднего уровня, новые дисциплины не давались ей так легко, как прежние, и со временем она вовсе охладела к магии. Вместо того чтобы отрабатывать упражнения, Лида предпочитала лежать на кровати с любовным романом. Мои предложения помочь разобраться неизменно отвергались. «К чему мне это? - говорила Лида,- для девушки важнее удачно выйти замуж».
Что-что, а это ей определенно удастся. Лида происходит из богатой и знатной семьи. Она настоящая русская красавица с молочно-белой кожей, роскошными волосами цвета спелой пшеницы и безупречными чертами лица. Лида обаятельна и очень мила, у нее доброе сердце. Она обладает всеми необходимыми светской барышне умениями: свободно говорит на трех языках, играет на пианино, поет, может поддержать беседу почти на любую тему, - и, увы, недостатками: ленью, самовлюбленностью, легкомыслием. Несомненно, принадлежавшая к тому же кругу Соня была для нее более подходящей подругой.
Тем не менее, Лида была очень рада восстановлению нашей дружбы и пригласила меня провести летние каникулы в деревне ее отца. Я с радостью согласилась в надежде, что вне гимназии отчуждение между нами сменит былая близость, и решила со своей стороны приложить к этому все усилия. Лида, вероятно, ощущала то же.
В Панкратьево выехали 2 июня, не дождавшись окончания последнего экзамена. Я ответила первая, Лида вторая, а после с собранными накануне чемоданами проследовали к ожидавшему нас извозчику под завидующими виглядами одноклассниц. Свобода, радостное возбуждение от предстоящей поездки и знакомства с новыми местами ощущались острее оттого, что семестр заканчивался только послезавтра.
Из Грачевки в уездный город С. мы переместились через Дверь, а собственно в деревню нас должен был доставить экипаж. Ехали через степь. День стоял жаркий, сухой воздух наполняли ароматы трав и жужжание насекомых. Разговаривать не хотелось; было хорошо и покойно, и казалось, можно ехать так вечно. Потом дорога повернула направо, и вскоре мы увидели ворота усадьбы с белыми каменными львами. Лида объяснила, что усадьба старая и совсем небольшая, экипаж не проедет по главной аллее и к дому надо идти пешком. Деревья на главной аллее посажены близко друг к другу, а их верхние ветви переплелись так тесно, что кажется, будто находишься в тоннеле или скорее в древнем храме Природы. Здесь всегда царят приятный полумрак и прохлада, шуршат под ногами прошлогодние листья; сверху доносятся голоса птиц и нежен солнечный свет, пробивающийся сквозь зеленый купол. Аллея ведет к старому барскому дому с террасой. Он напоминает мне старую деву, еще сохранившую воспоминание о былой красоте. Хозяева приезжают летом, а постоянно живет только старуха ключница с мужем. За домом - разросшийся фруктовый сад и спуск к реке, откуда открывается чудный вид на деревню, церковь и поля. Каретный сарай и новая конюшня достаивались позже и находятся за парком с другой стороны.
В нашем гимназическом саду не чувствуешь времени: он безупречен и почти не изменяется. Аккуратно подстрижены деревья и кусты, посыпаны гравием дорожки, цветы на клумбах образуют узоры (помню, сколько радости доставил нам с Лидой случайно пробившийся у забора подснежник...), словно строгая дисциплина распространяется и на природу.
В усадьбе же, напротив, ощущается тонкий, горьковатый запах минувшего времени, от которого сладко щемит в груди и наворачиваются слезы... И так жаль становится чего-то отошедшего безвозвратно, незамеченного и неназванного, светлого, нежного, и жаль себя, потому что осознаешь вдруг свою смертность, сиюминутность в этом мире, и задаешься невольно вопросом: кто я? зачем? А потом какой-нибудь обыденный звук - чей-то голос, шаги, звон посуды - возвращает в реальный мир, и кажется, что чуть-чуть себя не выронила и поймала в последний момент.
И вместе с тем нигде не ощущала я такого покоя, умиротворенности, и полюбила Панкратьево, как могла бы полюбить свой дом. Гуляя по неухоженному саду, по степи, вдоль реки, я переставала быть лучшей ученицей гимназии, подругой Лиды, магом, благовоспитанной барышней. Лишь часть природы. Наедине с ветром, солнцем, небом, землей, и никаких мыслей. Я раскидывала руки навстречу ветру, закрывала глаза и представляла, как взмываю невесомая в побледневшее от жары небо.. Помню, я боялась загореть. Надевала шляпки, легкие шали, перчатки, сердилась и сводила магией предательски проступавшие веснушки... и как жалею теперь о недополученном тепле и свете...
Но я не написала еще о людях, столь любезно принявших меня тем летом. Первые несколько дней провели мы в исключительно обществе m-me Берсеневой. Она представляет из себя полную, белокурую, голубоглазую женщину и выглядит моложе своих лет. Прежде хозяйка дома была красавицей, чему свидетельством портрет в одной из комнат. Движениям ее поныне присуща мягкая, неторопливая грация. Дни m-me Берсенева предпочитала проводить за бесконечным рукоделием или французским романом. Она жаловалась на слабое здоровье и почти не выходила из дома. Однажды я предложила ей прибегнуть к целительной магии и была весьма удивлена холоду, появившемуся в ее голосе, и поспешной смене предмета разговора. Позже Лида объяснила мне, что говорить о магии с людьми, к ней не способными - «ужасно комильфо». Отныне я говорила с m-me Берсеневой только о нейтральных предметах вроде погоды, природы или вышивания.
О г-не Берсеневе я могу сказать немного. Он приезжал редко и не оставался более чем на неделю. Лида объясняла это делами в городе, но мне кажется, ему было просто скучно в деревне.
Отец Лиды произвел на меня впечатление умнейшего, интереснейшего человека, прекрасного рассказчика. Неудивительно, что во время его приездов дом оживал: устраивалась охота, наносили визиты соседи либо в гости ехали мы.
Тем летом познакомилась я и с братом Лиды Митей. От подруги я уже знала, что он на пять лет старше, окончил Особый кадетский корпус, но вопреки воле отца отказался от военной карьеры и работал нынче во Втором отделении. Митя снимал квартиру и не принимал помощи от семьи. Отец так и не смог с этим смириться, и они почти не разговаривали, несмотря на все усилия матери примирить их. Оттого я была удивлена, узнав, что Митя приедет в Панкратьево.
Вышло так, что именно я встретила Митю первая. По гимназической привычке вставала я рано, и, пока весь дом еще спал, отправлялась гулять. Мне сложно подобрать слова, чтобы описать всю прелесть летнего утра, акварельную нежность окружающего мира, бездонность неба, бодрящую свежесть воздуха - так, что хочется пить его, как прохладную воду, переливы света на капельках росы...
Я медленно шла по главной аллее, когда услышала, как к воротам подъехал экипаж. Я подумала, что это может быть срочное известие, и поспешила навстречу. Но у ворот я увидела не почтальона, а незнакомого молодого человека. Он был удивлен встрече не меньше моего:
- Доброе утро! Вот уж не ожидал, что в столь ранний час меня будут встречать. Позвольте представиться - Дмитрий Берсенев, к вашим услугам. А вы, верно, подруга Лиды? Maman о вас писала.
Я назвала свое имя, и после обычного при знакомстве обмена любезностями мы вместе пошли по главной аллее.
_ Я собирался, как и писал, быть к обеду, - продолжил Митя, - но мне удалось разобраться с делами накануне вечером, вот и получилось приехать раньше. Знаете, я очень люблю эти места: здесь прошло мое детство. А выбраться получается так редко - жаль было упустить возможность совершить утреннюю прогулку по окрестностям. А как вы находите Панкратьево?
Наверное, мне стоило ответить какой-нибудь бессодержательной фразой о красивых видах, но столь дивное утро располагало к откровенности, и я сказала другое:
- Панкратьево невозможно не полюбить, так что отлично вас понимаю. Я и сама многое отдала бы за то, чтобы мое детство прошло в подобном месте... - последняя фраза определенно была лишней, и я поспешила исправиться - Здесь так красиво... Знаете, я каждое утро жалею, что не умею рисовать. Изобразить бы этот сад, и вид на деревню с берега реки, и поле, а особенно небо! Я всегда любила на него смотреть. Бывало, родительский день, так одиноко и грустно, а поднимешься на чердак, посмотришь на облака - они оттуда кажутся такими близкими - и становится легче,
как будто грусть уплывает вместе с ними... - Тут я поняла, что человек, приехавший в родные места после долгого отсутствия, едва ли расположен выслушивать путаные речи незнакомой девушки. - Простите, я, верно, излишне злоупотребляю вашим вниманием...
- Что вы, я внимательно вас слушаю.
Разве мог воспитанный человек ответить иначе? Мне стало стыдно, и я под спешно выдуманным предлогом ушла в дом. Лида и m-me Берсенева еще не спускались, и никто не увидел, как горело мое лицо.
К счастью, в моем распоряжении имелись изученные в первом классе дыхательные упражнения, благодаря которым я спустилась к завтраку спокойная.
Мы оба смолчали отчего-то о нашей утренней встрече и были представлены друг другу Лидой. Поскольку за столом обсуждались семейные дела, я не принимала участия в беседе, что не помешало мне составить самое благоприятное суждение о Митиных манерах и внешности.
Потом,как и было условлено накануне, мы с Лидой отправились к нашим соседям И... Весь долгий день мысли мои возвращались к утренним событиям, я была необычайно взволнована, краснела, роняла вещи и отвечала невпопад. Пришлось сказать, что я нездорова, и отказаться от прогулки. Когда же мы вернулись домой, мне и впрямь стало нехорошо, и к ужину я не спускалась.
Это - первый начатый рассказ. Именно он упоминается в "На три года назад"
собственно, текстОднажды на уроке практической магии учительница задала нам визуализировать свои первые воспоминания. По сути, задание это было нетрудным, ведь нам уже доводилось визуализировать сны, несуществующих животных и даже иностранные языки, но ничего из вышеперечисленного не представляло для меня такой сложности, как воспоминания.
С какого возраста помнит себя человек? Лет с 3-4? Примерно так - судя по работам моих одноклассниц. Я же не помню своего детства, свой дом, родителей; иногда я даже сомневаюсь в том, что они были; мне кажется, моя жизнь началась в тот миг, когда я очнулась в сугробе где-то в степи, а на лицо мое падал снег...
Так вот... Я лежала и смотрела в низкое свинцово-серое небо, откуда сыпались удивительной красоты белые звездочки. Их было очень много, они заполняли почти все пространство, но падали медленно, словно раздумывая, а нужно ли им это?
Так прошла вечность; а потом я почувствовала, что замерзаю, и встала. Я не знала, кто я и откуда пришла; где я, как здесь оказалась и куда идти. Вокруг не было никаких следов, как будто я упала с неба; собственно, это все, что я успела заметить, потому что ход времени внезапно ускорился. Почти неподвижные прекрасные снежинки сменила вдруг непроницаемая белая пелена; небо и земля слились, и я не видела ничего. Откуда ни возьмись, поднялся сильный ветер. Это и решило вопрос о выборе направления, потому как противиться ему не было никакой возможности.
Не знаю, сколько я тогда прошла. Иногда мне казалось, что я лечу, не касаясь земли; я падала и снова вставала, понимая, что надо идти, чтобы не замерзнуть.
[if gte mso 9]>
Normal
0
false
false
false
ontGrowAutofit/>
MicrosoftInternetExplorer4
<![endif]
В какой-то момент порыв ветра пробил
брешь в стене летящего снега, и я увидела впереди желтый свет и как могла
поспешила к нему. То было окно привратницкой Грачевской гимназии. Дойти до нее
я уже не смогла: за защитным контуром силы оставили меня, я подумала, что
осталось чуть-чуть и теперь можно минутку передохнуть, и потеряла сознание.
Сторож Никитич нашел меня и отнес в лазарет. В гимназии меня, оказывается,
ждали: из Старгородского департамента образования на днях пришло письмо,
извещавшее, что я, Ирина Стефановна Лесневская, 10 лет, направлена на обучение
в женскую гимназию для одаренных детей m-me Грачевской; по результатам экзамена
магические способности значительно превышают средний уровень; учебу оплатит семья;
в случае положительного ответа готова выехать незамедлительно.
Во внутреннем кармане моей шубы
нашли другое письмо, адресованное директрисе – без обратного адреса, в котором
сообщалось, что плата за весь срок обучения внесена на счет Гимназии в Северном
банке, там же имеется и вклад на мое имя, этими деньгами я смогу распоряжаться
после выпуска. Письмо подписано было С. В. Лесневским.
(Впоследствии, правда, выяснилось,
что ни С. В, ни других Лесневских в Старгородской губернии нет и не было, зато
в Департаменте образования вспомнили, хоть и не сразу, что на экзамен я
приходила с гувернанткой. Однако мое обучение уже было оплачено, я делала
успехи, и даже если и была нелегальной эмигранткой, никто меня не разыскивал.
Все осталось как есть, и опекуном моим считалась директриса).
[if gte mso 9]>
<![endif][if gte mso 10]>
/* Style Definitions */
table.MsoNormalTable
{mso-style-name:"Обычная таблица";
mso-tstyle-rowband-size:0;
mso-tstyle-colband-size:0;
mso-style-noshow:yes;
mso-style-parent:"";
mso-padding-alt:0cm 5.4pt 0cm 5.4pt;
mso-para-margin:0cm;
mso-para-margin-bottom:.0001pt;
mso-pagination:widow-orphan;
font-size:10.0pt;
font-family:"Times New Roman";
mso-ansi-language:#0400;
mso-fareast-language:#0400;
mso-bidi-language:#0400;}
<![endif]Как ни странно, мое путешествие не привело к болезни, и я покинула лазарет на следующий день...
Позднее меня неоднократно расспрашивали, но я ничего не вспомнила, как ни старалась. Та метель замела не только мои следы, но и мою память...
Тем не менее, практических навыков я не лишилась: на тот момент я неплохо говорила по-французски, свободно по-польски; обладала некоторыми познаниями из истории, географии и математики. Магические способности мои уже тогда превышали средний уровень, а потому ничто не мешало мне стать ученицей Гимназии.
Таким образом, визуализировать мне было решительно нечего: едва ли нашу Агриппину Васильевну удовлетворила лишь картина летящего снега. Были у меня, впрочем, и другие варианты: первые дни в гимназии (я стеснялась показать одноклассницам их самих), либо срочно выдумать что-то свое (сложная задача, если иметь весьма приблизительное представление о детских воспоминаниях).
Между тем отпущенное на приготовление время истекало, и я уже подумывала дезертировать из класса под предлогом головной боли, когда нашла четвертое решение!
Я визуализировала сказку, представив ее как первую прочитанную самостоятельно книгу (а на самом деле - услышанную накануне от Лидочки. Она сочувствовала мне оттого, что у меня не было матери, и в то время рассказывала мне сказки и пела колыбельные). Работа моя, хоть и не вполне соответствовала заданию, понравилась и учительнице, и девочкам. Первую, впрочем, удивило, как четко я воспроизвела содержание прочитанной книги при том, что совершенно не помнила обстоятельств, при которых ее прочла.
Не знаю, отчего я вспомнила этот урок. Возможно, именно тогда я впервые осознала, что совершено безнадежных положений не бывает? Как хотелось бы поверить в это сейчас!
***
Только что глянула на календарь. Оказывается, завтра - то есть уже два часа как сегодня - ровно восемь лет, как я в гимназии.
Этой ночью я одна. Соседку мою от греха подальше отправили ночевать в другую комнату. Я ее еще не видела. О моем приезде никто из учениц не знает, да и надолго ли я вернулась? Едва ли мне позволят теперь остаться в Гимназии, а ведь идти мне некуда, другого дома у меня нет...
За окном, между тем, идет снег. Ветер стих, и танец снежинок нетороплив и прекрасен. Он завораживает меня, как и прежде, а теперь я могу, стоя у раскрытого окна, любоваться им сколь угодно долго. Так же как и рассматривать отдельные снежинки, они больше не тают на моей ладони. Да и может ли зимний холод сравниться с тем, что сковал мое сердце?..
Я не хочу думать сейчас о том, что произошло. Я знаю, мир никогда не будет для меня прежним. То новое, чужое во мне, что пришло непрошенным, ежечасно будет становиться сильнее, вытесняя из души все, что было мне дорого, мысли и чувства мои станут иными, и со временем от меня прежней не останется ничего.
Я же хочу, хочу остаться, пусть хотя бы в этих записках. Возможно, та я, кем неминуемо стану, прочтя их, вспомнит, как это - быть человеком, быть живой... А посему возвращаюсь к воспоминаниям о детстве.
***
Как быстро пролетело время! Кажется, совсем недавно я в первый раз переступила порог классной комнаты...
Хорошо помню ощущение новизны, что владело мною в те дни. Все виделось большим и значительным: полутемные коридоры с обшитыми деревом стенами; широкие лестницы; растения в кадках - из тех, что всегда кажутся ненастоящими, с блестящими, будто натертыми воском, листьями; сурово глядящие со стен портреты - тут и Император с семьей, и исторические деятели, и маги, и философы (Особый трепет внушал мне портрет основательницы Гимназии m-me Грачевской: внешность сей выдающейся дамы наводит на мысль о мифических титанах.); библиотека, истинные размеры которой и поныне остаются для меня тайной, ходят слухи, что она частично находится в 5 измерении; и, конечно же, действительно необъятный Большой зал. Здесь расположен Источник - трехъярусный фонтан, украшенный затейливым орнаментом, здесь ученицы встречаются с родителями, здесь же ставится елка на новогодние праздники и проходит святочный бал.
Каждый новый урок представлялся захватывающим приключением. В то время мне были равно интересны все предметы.
Иностранные языки мне давались легко. Я восхищалась богатством, неповторимостью и многообразием каждого из них. В ту пору я могла думать на трех языках одновременно, переходя в разговоре на тот, который казался мне более подходящим для выражения своих мыслей. Постепенно я освоила и английский, и латынь, и даже немного старославянский.
История также несла много волнующих открытий: мне казалось откровением, что за много лет до нас жили такие же люди, они любили и ненавидели, плакали и смеялись, совершали ошибки, решали вечные вопросы... Столь же увлекательной представлялась и география, и литература.
Математика пленяла меня строгой красотой, логичностью, упорядоченностью.
А вот таланта к искусствам у меня не было. Музыкального слуха я совершенно лишена, голос у меня слабый. Рисую также весьма посредственно. А потому к этим предметам я быстро охладела.
Уроков магии на первом курсе было немного, и те в основном лекции. На практических же занятиях мы обычно выполняли упражнения, развивающие концентрацию, внимательность и сдержанность. Я старалась выполнять задания наилучшим образом и с нетерпением ожидала настоящих уроков магии.
Сколько всего интересного предстояло выучить: магия стихий, магия предметов, изготовление артефактов, магия символов, некромагия, зельеделие... - одни названия звучали музыкой сфер! И я завидовала старшим ученицам, которые всем этим занимались, пока мы изучали разные passe compose и present continious, кесарей и императоров, танцы и музыку, задачи и уравнения...
Помню и вечера, когда собирались в чьей-нибудь спальне и подолгу рассказывали жуткие истории. Страх быть застигнутыми добавлял остроты ощущениям. Уже заполночь бесшумно расходились по своим спальням, и, напуганные, подолгу не могли уснуть. Тени казались проходами во Внешние миры, откуда в любой момент могли появиться какие-нибудь чудища, в шуме деревьев в саду и скрипе ставен слышался вой оборотней, а некто безликий и безымянный, но оттого не менее ужасный, притаился за окном...
Если же проводили вечер вдвоем с Лидой, то обыкновенно обсуждали прошедший день, или мечтали, или читали вслух книги. Часто Лида рассказывала о доме и о своей семье.
Ненавидела же я в гимназии единственно родительские дни. Я особенно остро ощущала свое одиночество. Никто и никогда не приходил ко мне, и даже писем я не получала. Первое время надеялась все же на чудо и ждала до последнего. Сердце мое замирало всякий раз, когда слышались шаги в коридоре, и все мучительнее было разочарование, когда приходили не за мной. Впрочем, я оставалась одна не так часто: многие девочки жили далеко и родители не могли навещать их каждую неделю. К примеру, Женечка. Мать приезжает к ней раз в 2 месяца. Они живут в маленькой сибирской деревушке, а до ближайшего села, где есть Дверь, добираться надо самое меньшее сутки. Это все, что удалось мне узнать от Жени: на мои вопросы она всегда отвечала коротко, стараясь ограничиваться только «да» или «нет» и не поднимая головы от рукоделия, потому я быстро оставила попытки ее разговорить.
Вообще Женечка совсем иного склада, чем все мои одноклассницы, что называется, «не от мира сего». Она серьезна, задумчива и молчалива. Из всех девочек дружит только с Машей Осиповой, своей соседкой по парте. На уроках отвечает редко, тихим голосом, а если участвует в наших посиделках, ничего не рассказывает сама. Женя талантливая ясновидящая, а оттого держится так, словно ей известна какая-то страшная тайна, тяжким бременем лежащая на ее плечах.
Женечка не красавица, но ее можно счесть милой. Высокая, худая - сплошь локти и коленки, немного неуклюжая, она напоминает мне олененка (я видела его на картинке в книге). У нее большие серые глаза с пушистыми ресницами, мягкие черты лица и приятная улыбка.
Помню, как увидела Женечку впервые. Я была в гимназии уже недели 2 и успела сдружиться с Лидочкой. Как-то раз вернувшись в класс после перемены, я заметила за последней партой незнакомую девочку. Она была очень бледна, под глазами залегли тени, светлые волосы коротко острижены. Поверх формы на ней была надета теплая вязаная кофта. Девочка о чем-то рассказывала своей соседке. Мы подошли поприветствовать новоприбывшую ученицу.
- Bonjour, Eugenie, - сказала Лида,- вас так долго не было, вы болели?
Женечка подняла голову и собралась ответить, и наши глаза встретились. Выражение лица ее тут же изменилось. Во взгляде Жени отразились растерянность, удивление, страх и какая-то детская обида на судьбу - совсем не те чувства, которые обычно испытывают при виде незнакомого человека. Мне стало не по себе, и, пробормотав «вonjour, Eugenie» я поскорее отошла.
На протяжении всего урока я чувствовала на себе этот взгляд, но когда оборачивалась к Жене, она сразу начинала смотреть на доску.
Причину такого поведения не удалось выяснить и на перемене: Женечка с Марусей вышли из класса первые...
Но я отвлеклась. Итак, в мой первый родительский день в гимназии я осталась наедине с нашей классной дамой m-lle Поленовой. В другое время меня бы это обрадовало - Наталья Алексеевна была моей любимой учительницей, но тогда я готова была расплакаться. Близился вечер, и надежда, что ко мне придут, покидала меня вместе с блеклым зимним солнышком.
- Что ж, - сказала Наталья Алексеевна, вставая со своего кресла, - не вижу причин, почему бы нам не выпить чаю.
- А вдруг за мной еще придут? - я не хотела сдаваться.
- Тогда попьем чаю здесь.
Она сосредоточилась, мысленно посылая заказ на кухню. На парте передо мной появилась белая скатерть, а на ней чайник, чашки и сахарница. Чуть погодя возникло и блюдо с несколькими пирожками.
- Негусто, - сказала Наталья Алексеевна, - вероятно, это все, что осталось после завтрака... И мы сели пить чай.
Вскоре я не думала уже о своем горе. Мне было очень хорошо и легко в обществе Натальи Алексеевны. Я рассказала ей о себе, о дружбе с Лидой и другими девочками, о своих мечтах, о прочитанных книгах...
Со временем эти чаепития стали для нас традицией, благодаря чему я почти полюбила родительские дни. Мы стали по-настоящему близки с Натальей Алексеевной, она даже брала меня с собой в город на каникулах. А постепенно я узнала ее историю.
Наталья Алексеевна обладала магическими способностями, но специального образования не имела: ее семья была слишком бедна, чтобы оплатить обучение в Грачевской гимназии. А потому она окончила Саратовский институт, где работала ее тетка, и смогла устроиться учительницей русского языка и литературы к нам. Отец Натальи Алексеевны, чиновник невысокого ранга, умер 3 года назад, мать сдавала комнаты, оставив себе всего одну. Часть жалования Наталья Алексеевна посылала ей, а часть могла откладывать себе на приданое.
К сожалению, наша идиллия длилась недолго: уже год спустя она вышла замуж.
Я узнала об этом первая и сообщила на большой перемене девочкам. Мы решили сделать любимой учительнице прощальный подарок. Собрали деньги и через родителей приобрели чудный альбом в красном бархатном переплете. На первой странице поместили фотографию класса, а далее каждая должна была написать пожелание. Я настояла на том, чтобы писать первой, сославшись на свою дружбу с Н. А. ... Мне до сих пор стыдно. Я никогда в жизни не писала таких вульгарных, напыщенных, претенциозных слов, будучи при этом уверена, что они хороши. Никогда не смогу посмотреть ей в глаза, как не забуду ни слова из того позорного пожелания, но ни за что не приведу его здесь!
Помню, как Наталья Алексеевна уходила. Мы стояли всем классом у окна в коридоре и смотрели ей вслед. Почти все плакали. Помню ее прощальную улыбку, и нарядное новое платье, и шляпку с вуалью. У ворот она обернулась и помахала нам. Муж уже ждал ее в тарантасе, новая жизнь манила обещанием счастья...
Больше я не видела Наталью Алексеевну.
***
Новой классной дамой стала учительница магии предметов Анна Георгиевна. В ту пору у нас как раз начались ее уроки. Это была высокая худая женщина лет 40 с собранными в высокую прическу темно-каштановыми волосами и тонкими губами. В отличие от Натальи Алексеевны, она не приветствовала дружеского общения с ученицами и была с нами весьма строга. Преподавала она, впрочем, хорошо и отстающих по ее предмету почти не было.
Кроме магии предметов, мы теперь изучали травологию, зельеделие и ясновидение. Моя полная неспособность к последнему проявилась на первом же занятии.
Учительница объяснила нам, как просматривать линии вероятностей, и предложила сделать это самостоятельно. Задание показалось несложным, и каково же было мое удивление, когда я поняла, что не могу его выполнить! «Совсем непросто», - подумала я, - «наверное, мало кто справится».
- Возникли ли у кого-нибудь из вас затруднения? - спросила учительница.
Я подняла руку. Единственная из класса.
- Вот глупая,- сказал кто-то сзади, - это же так легко!
Какой удар по самолюбию! Я ведь привыкла быть отличницей.
К щекам мгновенно прихлынула кровь, поднятая рука словно налилась свинцом, сердце колотилось где-то в горле. Обидные слова снова и снова отдавались звоном в ушах.
Я прослушала повторное объяснение и больше ни о чем не спрашивала, хотя снова никаких линий не увидела.
В дальнейшем я так и не преуспела в ясновидении. Не помогли даже дополнительные занятия. Я по-прежнему не могла справиться даже с простейшими заданиями, и потому приказом директрисы была освобождена от необходимости посещать этот предмет.
Самое интересное, что мое будущее не удавалось предсказать никому. Во всяком случае, дольше, чем на полчаса. Позднее директриса объясняла это тем, что я, будучи сильным магом, неосознанно блокировала все попытки увидеть в нем то, что скрыто от меня самой.
В свободные часы я теперь ходила на зельеделие с другими классами и вскоре добилась внушительных успехов... Это позволило мне вернуться в ряды «парфеток».
Так обстояли дела с учебой; родительские дни же стали для меня совсем невыносимы. Я больше не сидела с девочками в классе. Видеть их радостное ожидание встречи с родными, когда я сама лишилась единственного близкого взрослого человека, было слишком мучительно. Хотелось скрыться от всех. К счастью, это было возможно. Однажды, бродя по последнему этажу, я случайно нашла вход на чердак. Дверь ничем не отличалась от тех, что вели в классы, и располагалась в самом конце коридора, а потому не привлекала внимания.
Комнатка была маленькая и пыльная, зато из окошка открывался чудесный вид на сад, поля и дальнюю рощу, и оно давало достаточно света для чтения. Когда читать не хотелось, я предавалась мечтам.
Я любила представлять свой дом. Иногда мне хотелось, чтобы он был маленьким и уютным, иногда - огромным, с сотней комнат и множеством секретов. Но в моем доме обязательно была библиотека со стеллажами от пола до потолка, с резным балкончиком, уютное большое кресло напротив камина, спальня - причем кровать обязательно с балдахином, и гардеробная с зеркалом в полный рост. А еще много картин - больших и маленьких и старинные напольные часы, как в классе магии предметов.
В этом доме жили мои родители, а возможно, и бабушка с дедушкой. У меня никогда не было семьи, и жизнь дома я представляла по рассказам Лиды. Иногда я мечтала, что живу одна, а они приезжают ко мне погостить. Позже, когда узнала, что одна на свете, воображала, как меня удочерит Мария Федоровна. Первое время я проводила у нее все каникулы, после, когда стала гостить у многочисленных подруг, непременно жила хотя бы неделю. Знаю, что не имею на это права, но все же до сих пор в глубине души считаю ее дом немного своим… В самом воздухе квартиры чувствовалось что-то словно бы знакомое, но забытое: покой, уют и немного грусти о минувших днях.
Я занимала бывшую комнату взрослой дочери Марии Федоровны. Окна выходили на бульвар, и я подолгу наблюдала за прохожими. За день я видела едва ли не больше новых людей, чем за всю жизнь в гимназии: служащие различных учреждений, гувернантки с детьми, нарядные господа, уличные торговцы, городовые, курьеры, дорожные рабочие…
Познакомилась я и с семьей Марии Федоровны. Внучка ее Верочка, четырьмя годами старше, также ученица Гимназии, взяла меня под свое покровительство. Мы вместе ходили на каток и в кондитерские, гуляли по городу. Вера казалась мне совсем взрослой и умной, я очень гордилась дружбой с ней.
Ну а лучше всего были вечера, когда лежишь уже в постели. Мягкий свет лампы под зеленым абажуром, запахи лаванды, крахмальной свежести и чего-то особенно-домашнего, громкое тиканье старинных часов – все это соединялось для меня в единое ощущение Дома. Я позволяла себе забыться на несколько секунд и представить, что maman – рядом, за стеной, и непременно зайдет поцеловать меня перед сном. Сердце сжималось от сладкой тоски и нежности, и я сама словно становилась все меньше и меньше, растворяясь в темноте под веками.
«Надежда – жестокое чувство...она медленно забирает силы – все равно, что пить яд маленькими глоточками. Попытки отсрочить встречу с неизбежным делают больнее »,- примерно так сказала Мария Федоровна, когда я спросила ее о родителях.. тогда же она отдала мне письмо, написанное отцом. Вопреки его воле, Мария Федоровна и другие учителя пытались все же отыскать кого-то из моей родни – безуспешно. Я была одна на свете
Помню, как важно казалось мне тогда сохранять видимость спокойствия. «Маги не плачут», повторяла я про себя снова и снова, пока слова не утрачивали смысл. А после меня накрыло тупым безразличием, душа словно онемела. Остаток вечера я провела, перерисовывая из какой-то книжки кладбищенский пейзаж. Ночью же я проснулась от ощущения безысходной тоски и одиночества, столь острого, что казалось, вот-вот лопнет сердце. И тогда я заплакала, как не плакала никогда – ни до, ни после, - о своей несчастливой судьбе, и о тех, кого не знала, и о разбитых надеждах и несбыточных мечтах. М. Ф. не пыталась утешать меня словами, просто обняла и была рядом, пока я не уснула.
Письмо же я хранила в дневнике. Не могу сказать, что вела его постоянно, скорее дань моде. Тем не менее, дневник с письмом я брала с собой всегда, когда надолго покидала гимназию, не исключая и последнюю мою поездку. Он лежал в саквояже, а саквояж остался ТАМ, скорее всего, уже уничтожен…
Нет! Сейчас не хочу даже думать!
***
Жизнь в гимназии однообразна и упорядочена, поэтому несколько последующих лет в моей памяти сливаются в один бесконечно длинный год.
Некогда звучавшие музыкой сфер названия предметов заполнили строчки моего расписания. Заданий и предметов теперь стало столько, что свободного времени хватало только на еду и сон.
Расписание у каждой было свое, предметы подбирались в зависимости от наклонностей, и всем классом мы собирались только на редких немагических дисциплинах и теории магии.
Теперь мы из собственного опыта знали значение слов «колодец», «кольцо» и «индивидуальное задание», которые так часто слышали в разговорах старшеклассниц.
Чем плохи «задания» - невозможно предсказать, в чем оно будет заключаться, когда начнется и сколько продлится. Впрочем, есть некоторые задания, которые даются в обязательном порядке всем ученицам: лишении поочередно зрения, слуха, голоса и ограничение силы.
Свое задание я получила первой в классе. Помню, какой ужас испытала, когда однажды утром обнаружила, что не могу видеть! Лидочка помогла мне одеться и дойти до лазарета. Сестра-целительница, осмотрев меня, сказала, что ничем помочь не сможет, так как лишение зрения является индивидуальным заданием, и посоветовала поторопиться на урок, чтобы не опоздать.
Лида ждала в коридоре. Она хотела было отвести меня на теорию магии, но нам встретилась учительница травологии (я узнала ее по характерному запаху трав).
- Берсенева, это индивидуальное задание для Лесневской, ей запрещено принимать вашу помощь! Идите на урок.
Лида отпустила мою руку и застыла в нерешительности.
- Идите же, Лесневская справится сама!
Подруга вынуждена была подчиниться. Я слышала, как отдаляются ее шаги.
- Лесневская, вы тоже можете идти.
Я хотела спросить, как долго не буду видеть, но она уже отошла.
До нужного кабинета пришлось добираться, держась за стену. Сложнее всего оказалось спуститься по лестнице, я все же упала и, кажется, разбила коленку.
Постучала (судя по звуку - в дверь).
- Простите за опоздание, можно войти?
- Где вы ходите? Вы вообще знаете, который час? - возмутилась учительница.
- Нет, я ничего не вижу.
- А-а... задание. В таком случае входите.
Я на ощупь двинулась к своему месту и больно ударилась об угол парты. Скрипнуло несколько стульев.
- Не надо ей помогать, она справится сама, - остановила девочек Людмила Андреевна.
Я действительно нашла свое место и села с Лидой.
- Итак, продолжим. Основным принципом построения эффективной защиты является... Лесневская, мало того, что вы опоздали, так еще считаете, что индивидуальное задание освобождает вас от необходимости записывать? Дайте ей кто-нибудь бумагу и ручку!
... Я смогла вернуть зрение через 4 дня. Потом были еще задания, самое сложное проходили уже единицы.
С «колодцем» проще уже потому, что, сколько времени не проведешь внутри, во внешнем мире пройдет лишь секунда. Строго говоря, он не всегда является колодцем: это может быть лабиринт, тоннель или сфера.
Ну а в «кольце» мне пришлось провести не меньше времени, чем самым отстающим. Так вышло из-за того, что я проявила равные способности ко всем видам магии стихий, а некоторые уроки проходили одновременно.
Магия стихий, а позднее и боевая магия, была моим любимым предметом. Именно работа с силами природы могла позволить в полной мере раскрыть мои способности. Могла бы - потому что мне было тесно в рамках учебной программы. Хотелось почувствовать всю мощь стихий, попробовать управлять ураганом или волной цунами, а вместо этого приходилось выслушивать разглагольствования о равновесии в природе и ставить воздушные щиты вроде тех, что защищают гимназию от непогоды.
Боевая магия оказалась немногим лучше. Большую часть времени мы изучали защиту, а атакующие чары были слишком примитивны. К концу 7 класса я заскучала. Видя это, учительница боевой магии Ольга Архиповна, всегда мне симпатизировавшая, уговорила директрису позволить мне заниматься самостоятельно: «У вас необыкновенный талант, невозможно допустить, чтоб вы зарывали его в землю, теряя время на том, что слишком для вас легко».
Теперь в моем распоряжении была вся библиотека. Новые заклинания отрабатывала самостоятельно в залах для практических занятий, и временами меня удивляла легкость, с какой я осваивала сложнейшие для других упражнения. Некоторые заклинания я смогла усовершенствовать, некоторые придумала сама.
Учителя в один голос восхищались моим талантом, говорили, что я лучшая ученица из всех, кого им доводилось обучать. Это побуждало меня к дальнейшим свершениям.
А потом произошел несчастный случай.
Однажды я оказалась в очередном колодце во время обеда. Я не успела проглотить ни кусочка, к тому же не ела с вечера - проспала завтрак, а потому очень разозлилась. И по какому-то наитию применила слишком сильное заклинание.
Помню, как распускался за моим защитным контуром небывалой красоты огненный цветок, как обращались в ничто стены «колодца»; восторг, упоение силой, совершенное счастье в те несколько мгновений среди чистого пламени...
А когда исчез огонь, я снова увидела себя в столовой. Ложка успела выпасть из руки, первоклассницы смотрели на меня испуганно, прочие удивленно. Взглянув на часы, я с изумлением обнаружила, что пробыла в «колодце» не секунду, а несколько минут.
Поесть мне снова не удалось: пришла Анна Георгиевна и забрала меня к директрисе. В кабинете собрались почти все учителя, и в их глазах я увидела страх и растерянность... Я узнала, что неосмотрительно использованное мной заклинание едва не убило учительницу, создававшую для меня «колодец»; что она отправлена в госпиталь в Петербург в тяжелом состоянии и надежды на полное восстановление нет. Было сказано еще много слов, не помню их все, да и не вслушивалась дальше... Снова и снова распускался перед глазами огненный цветок, и я пыталась вообразить, что чувствовала ОНА, какой болью и ужасом обернулась для нее моя неосторожность...
На самостоятельных занятиях таким образом был поставлен крест. В библиотеке разрешалось брать только нужные по программе учебники, а на каникулы магические способности должны были ограничить до необходимого минимума.
Этим решением была недовольна лишь Ольга Архиповна. В происшедшем несчастье винила она в первую очередь свою коллегу, полагая, что той следовало верно рассчитать свои силы или применить лучшую защиту. Досталось и прочим преподавателям: дескать, только слепой мог не разглядеть столь уникальный талант, а загонять гений в рамки среднего уровня - верх глупости, и т. п. Она настаивала на том, что мне следует заниматься еще больше, уделяя особое внимание самоконтролю, и вызвалась курировать меня лично, в чем было, разумеется, отказано. Впрочем, все же решили найти для меня репетитора в следующем году, и Ольга Архиповна позднее пообещала мне сделать это лично.
***
А пока у меня появилось свободное время. Так долго в моей жизни было место лишь для магии, многочасовых упражнений, заданий и библиотечных книг, а теперь я словно впервые увидела гимназию и девочек. Коридоры оказались уже, потолки - ниже, классы - меньше, а сад - старее. Одноклассницы мои незаметно превратились во взрослых барышень. Гимназию охватило любовное настроение. На переменах девушки поверяли друг дружке сердечные тайны, показывали привезенные «с воли» письма, фотографии, сувениры. У ограды сада вечерами назначались тайные свидания.
В стороне от всего этого оказались лишь я и Женя. Она окончательно замкнулась в себе и отдалилась даже от верной Маши. Казалось, она не различала прошлое, настоящее и будущее и зависла в неком неопределенном состоянии.
Моя Лида подружилась теперь с Соней Морозовой. Неудивительно, ведь наши отношения в последний год разладились. Из-за моей занятости мы почти не виделись. Кроме того, Лиде неприятно было постоянно слышать от учителей дифирамбы в мой адрес; сама она была магом среднего уровня, новые дисциплины не давались ей так легко, как прежние, и со временем она вовсе охладела к магии. Вместо того чтобы отрабатывать упражнения, Лида предпочитала лежать на кровати с любовным романом. Мои предложения помочь разобраться неизменно отвергались. «К чему мне это? - говорила Лида,- для девушки важнее удачно выйти замуж».
Что-что, а это ей определенно удастся. Лида происходит из богатой и знатной семьи. Она настоящая русская красавица с молочно-белой кожей, роскошными волосами цвета спелой пшеницы и безупречными чертами лица. Лида обаятельна и очень мила, у нее доброе сердце. Она обладает всеми необходимыми светской барышне умениями: свободно говорит на трех языках, играет на пианино, поет, может поддержать беседу почти на любую тему, - и, увы, недостатками: ленью, самовлюбленностью, легкомыслием. Несомненно, принадлежавшая к тому же кругу Соня была для нее более подходящей подругой.
Тем не менее, Лида была очень рада восстановлению нашей дружбы и пригласила меня провести летние каникулы в деревне ее отца. Я с радостью согласилась в надежде, что вне гимназии отчуждение между нами сменит былая близость, и решила со своей стороны приложить к этому все усилия. Лида, вероятно, ощущала то же.
В Панкратьево выехали 2 июня, не дождавшись окончания последнего экзамена. Я ответила первая, Лида вторая, а после с собранными накануне чемоданами проследовали к ожидавшему нас извозчику под завидующими виглядами одноклассниц. Свобода, радостное возбуждение от предстоящей поездки и знакомства с новыми местами ощущались острее оттого, что семестр заканчивался только послезавтра.
Из Грачевки в уездный город С. мы переместились через Дверь, а собственно в деревню нас должен был доставить экипаж. Ехали через степь. День стоял жаркий, сухой воздух наполняли ароматы трав и жужжание насекомых. Разговаривать не хотелось; было хорошо и покойно, и казалось, можно ехать так вечно. Потом дорога повернула направо, и вскоре мы увидели ворота усадьбы с белыми каменными львами. Лида объяснила, что усадьба старая и совсем небольшая, экипаж не проедет по главной аллее и к дому надо идти пешком. Деревья на главной аллее посажены близко друг к другу, а их верхние ветви переплелись так тесно, что кажется, будто находишься в тоннеле или скорее в древнем храме Природы. Здесь всегда царят приятный полумрак и прохлада, шуршат под ногами прошлогодние листья; сверху доносятся голоса птиц и нежен солнечный свет, пробивающийся сквозь зеленый купол. Аллея ведет к старому барскому дому с террасой. Он напоминает мне старую деву, еще сохранившую воспоминание о былой красоте. Хозяева приезжают летом, а постоянно живет только старуха ключница с мужем. За домом - разросшийся фруктовый сад и спуск к реке, откуда открывается чудный вид на деревню, церковь и поля. Каретный сарай и новая конюшня достаивались позже и находятся за парком с другой стороны.
В нашем гимназическом саду не чувствуешь времени: он безупречен и почти не изменяется. Аккуратно подстрижены деревья и кусты, посыпаны гравием дорожки, цветы на клумбах образуют узоры (помню, сколько радости доставил нам с Лидой случайно пробившийся у забора подснежник...), словно строгая дисциплина распространяется и на природу.
В усадьбе же, напротив, ощущается тонкий, горьковатый запах минувшего времени, от которого сладко щемит в груди и наворачиваются слезы... И так жаль становится чего-то отошедшего безвозвратно, незамеченного и неназванного, светлого, нежного, и жаль себя, потому что осознаешь вдруг свою смертность, сиюминутность в этом мире, и задаешься невольно вопросом: кто я? зачем? А потом какой-нибудь обыденный звук - чей-то голос, шаги, звон посуды - возвращает в реальный мир, и кажется, что чуть-чуть себя не выронила и поймала в последний момент.
И вместе с тем нигде не ощущала я такого покоя, умиротворенности, и полюбила Панкратьево, как могла бы полюбить свой дом. Гуляя по неухоженному саду, по степи, вдоль реки, я переставала быть лучшей ученицей гимназии, подругой Лиды, магом, благовоспитанной барышней. Лишь часть природы. Наедине с ветром, солнцем, небом, землей, и никаких мыслей. Я раскидывала руки навстречу ветру, закрывала глаза и представляла, как взмываю невесомая в побледневшее от жары небо.. Помню, я боялась загореть. Надевала шляпки, легкие шали, перчатки, сердилась и сводила магией предательски проступавшие веснушки... и как жалею теперь о недополученном тепле и свете...
Но я не написала еще о людях, столь любезно принявших меня тем летом. Первые несколько дней провели мы в исключительно обществе m-me Берсеневой. Она представляет из себя полную, белокурую, голубоглазую женщину и выглядит моложе своих лет. Прежде хозяйка дома была красавицей, чему свидетельством портрет в одной из комнат. Движениям ее поныне присуща мягкая, неторопливая грация. Дни m-me Берсенева предпочитала проводить за бесконечным рукоделием или французским романом. Она жаловалась на слабое здоровье и почти не выходила из дома. Однажды я предложила ей прибегнуть к целительной магии и была весьма удивлена холоду, появившемуся в ее голосе, и поспешной смене предмета разговора. Позже Лида объяснила мне, что говорить о магии с людьми, к ней не способными - «ужасно комильфо». Отныне я говорила с m-me Берсеневой только о нейтральных предметах вроде погоды, природы или вышивания.
О г-не Берсеневе я могу сказать немного. Он приезжал редко и не оставался более чем на неделю. Лида объясняла это делами в городе, но мне кажется, ему было просто скучно в деревне.
Отец Лиды произвел на меня впечатление умнейшего, интереснейшего человека, прекрасного рассказчика. Неудивительно, что во время его приездов дом оживал: устраивалась охота, наносили визиты соседи либо в гости ехали мы.
Тем летом познакомилась я и с братом Лиды Митей. От подруги я уже знала, что он на пять лет старше, окончил Особый кадетский корпус, но вопреки воле отца отказался от военной карьеры и работал нынче во Втором отделении. Митя снимал квартиру и не принимал помощи от семьи. Отец так и не смог с этим смириться, и они почти не разговаривали, несмотря на все усилия матери примирить их. Оттого я была удивлена, узнав, что Митя приедет в Панкратьево.
Вышло так, что именно я встретила Митю первая. По гимназической привычке вставала я рано, и, пока весь дом еще спал, отправлялась гулять. Мне сложно подобрать слова, чтобы описать всю прелесть летнего утра, акварельную нежность окружающего мира, бездонность неба, бодрящую свежесть воздуха - так, что хочется пить его, как прохладную воду, переливы света на капельках росы...
Я медленно шла по главной аллее, когда услышала, как к воротам подъехал экипаж. Я подумала, что это может быть срочное известие, и поспешила навстречу. Но у ворот я увидела не почтальона, а незнакомого молодого человека. Он был удивлен встрече не меньше моего:
- Доброе утро! Вот уж не ожидал, что в столь ранний час меня будут встречать. Позвольте представиться - Дмитрий Берсенев, к вашим услугам. А вы, верно, подруга Лиды? Maman о вас писала.
Я назвала свое имя, и после обычного при знакомстве обмена любезностями мы вместе пошли по главной аллее.
_ Я собирался, как и писал, быть к обеду, - продолжил Митя, - но мне удалось разобраться с делами накануне вечером, вот и получилось приехать раньше. Знаете, я очень люблю эти места: здесь прошло мое детство. А выбраться получается так редко - жаль было упустить возможность совершить утреннюю прогулку по окрестностям. А как вы находите Панкратьево?
Наверное, мне стоило ответить какой-нибудь бессодержательной фразой о красивых видах, но столь дивное утро располагало к откровенности, и я сказала другое:
- Панкратьево невозможно не полюбить, так что отлично вас понимаю. Я и сама многое отдала бы за то, чтобы мое детство прошло в подобном месте... - последняя фраза определенно была лишней, и я поспешила исправиться - Здесь так красиво... Знаете, я каждое утро жалею, что не умею рисовать. Изобразить бы этот сад, и вид на деревню с берега реки, и поле, а особенно небо! Я всегда любила на него смотреть. Бывало, родительский день, так одиноко и грустно, а поднимешься на чердак, посмотришь на облака - они оттуда кажутся такими близкими - и становится легче,
как будто грусть уплывает вместе с ними... - Тут я поняла, что человек, приехавший в родные места после долгого отсутствия, едва ли расположен выслушивать путаные речи незнакомой девушки. - Простите, я, верно, излишне злоупотребляю вашим вниманием...
- Что вы, я внимательно вас слушаю.
Разве мог воспитанный человек ответить иначе? Мне стало стыдно, и я под спешно выдуманным предлогом ушла в дом. Лида и m-me Берсенева еще не спускались, и никто не увидел, как горело мое лицо.
К счастью, в моем распоряжении имелись изученные в первом классе дыхательные упражнения, благодаря которым я спустилась к завтраку спокойная.
Мы оба смолчали отчего-то о нашей утренней встрече и были представлены друг другу Лидой. Поскольку за столом обсуждались семейные дела, я не принимала участия в беседе, что не помешало мне составить самое благоприятное суждение о Митиных манерах и внешности.
Потом,как и было условлено накануне, мы с Лидой отправились к нашим соседям И... Весь долгий день мысли мои возвращались к утренним событиям, я была необычайно взволнована, краснела, роняла вещи и отвечала невпопад. Пришлось сказать, что я нездорова, и отказаться от прогулки. Когда же мы вернулись домой, мне и впрямь стало нехорошо, и к ужину я не спускалась.
@темы: мои рассказы, Ирина Л., черная тетрадь
-
-
13.11.2009 в 07:31-
-
13.11.2009 в 12:34Больной вопрос. Надеюсь, будет, потому что продолжение в голове есть, и ощущение, как надо, есть. А написать пока так не получается.
-
-
04.12.2009 в 13:26Надеюсь, будет, потому что продолжение в голове есть, и ощущение, как надо, есть. А написать пока так не получается.
хотелось бы почитать)))
-
-
04.12.2009 в 13:35Вы вернулись!))))
уже есть кусочек 4 фрагмента, вот здесь www.diary.ru/~Mirelle-Dark/p86911241.htm
-
-
04.12.2009 в 13:40аха)) *ушла смотреть*
-
-
05.01.2014 в 13:16-
-
05.01.2014 в 23:31